Розмари уже ничему не удивлялась. Ей было лишь досадно, что выступление на международной конференции в столице, о которой она мечтала целый год, сорвалось по странным и непонятным ей причинам.  Каким-то неведомым  для Розмари образом в ее сумке оказался неизвестный ей пакет, по неопределенному  для нее поводу, она должна была отвечать на длинную череду вопросов, и теперь она действительно не знала, как реагировать на столь сильный интерес к ее скромной персоне.

В ее жизни было много пугающих и шокирующих ситуаций. Первый шок в жизни она пережила, когда, едва  успев поступить на медицинский факультет, год начался мучительными парами в анатомке, и когда уже на втором занятий нужно было, держа в руках череп нерожденного младенца, с истой и педантичной скрупулезностью описать строение  этой маленькой головки невинной, не успевшей шагнуть в мир живых, души. Человеческие кости оказались совсем не такие в реальности, как они выглядели в глянцевых атласах по анатомии и ученических «талмудах».

«Вы забыли показать Sella Turcica.» - почему-то вспомнилась ей врезавшаяся в память реплика преподавателя-аспиранта. Тогда Розмари побледнела, и пролепетала обескровленными губами, что не помнит расположение «Турецкого седла» и впадающих туда сосудов и артерий, и получив заслуженный «незачет», долго плакала в коридоре. Но впереди были еще пары препарирования, когда она впервые увидела пропитанный формалином труп незнакомого господина с багровым лицом. Фасции, мышцы, связки —  тогда стало для нее  географической картой и открытой книгой, по которой можно было прочитать всё о том, кто  когда-то жил на Земле,  так же восхищался яркому свету луны на небосводе, кроваво-огненному закату и свежему рассвету, с прохладной росой на лепестках шиповника, шепоту ветра и весеннему, теплому дождю.

Позже, длительные годы практики, интернатуры,  и специалитета научили Розмари терпению, выдержке и умению собрать волю в кулак, когда, казалось, всё может оборваться, и в один миг смешаться с осенней грязью. Поначалу, каждый пациент был для нее как родной человек, боль которого для нее была ее собственной болью, но со временем ей пришлось измениться. За бессонные дежурства и спасение жизней редко можно было получить благодарность, бесконечные и бессмысленные жалобы пациентов навивали скуку, а пережив последствия шока несколько раз, Розмари поняла, что ведение  болезней пациентов и предписание медикаментозного лечения было далеко не то, о чем она мечтала. Слишком болезненно было порой говорить и с человеком, сидящим напротив, и тщетно пытаясь подобрать слова о том, что ему, возможно, осталось жить несколько месяцев. Еще страшнее было совершить ошибку,  обрекая несчастного на страдание, или, мучительно пытаясь найти подтверждения диагнозу, перебирать сотни вариантов, всматриваясь в сухие цифры анализов и томографий.

Но даже тогда она не представляла что значит смерть. Насколько она может быть страшна, слепа и ужасна. Как она может скомкать душу, словно белый лист бумаги, и сжечь внутри всё, превратив  нежный зеленый росток в пепел. Смерть никогда не была близка так, как в тот раз. Чувство вины пожирало ее изнутри, глодало день и ночь. «Зачем, зачем нужно было посвящать так много времени написанию бесконечных статей, изучению новейших изобретений для диагностики заболеваний в области ангионеврологии, общению с коллегами из Европы и передовых стран мира, если ты не смогла помочь самому родному, близкому и любимому человеку? Если ты была для него словно чужой, и была глуха к его последним мольбам и просьбам, погруженная лишь в  излюбленное коллекционирование собственных достижений?»

Ее хрупкий хрустальный мирок надломился вновь. Теперь она решила порвать с работой в клинике раз и навсегда, и начать что-то новое, не знакомое ей доселе, и потому, столь притягательное. Психоанализ оказался тем самым плодом, чей странный горьковатый вкус, препарирую душу, сгладил все печали. Жизнь пошла своим чередом, и теперь ее мучили совсем иные чувства. «Как жить, умом или сердцем?» - звучало где-то в глубине хрустальных комнат ее души. Она была вынуждена работать с обсессивно - компульсивными расстройствами, фобиями, депрессией и истерией, а ей страстно хотелось взяться за более серьезные случаи, помогать больным, которые мечтали о ее помощи, но она не могла скинуть денежную кабалу. Хорошие деньги за «сессии», как назывались в кругу психоаналитиков лечебные сеансы, могли предоставить ей лишь дети богатых родителей,  молодежь, которая ни к чему не стремилась и ничего не искала в этой жизни. Она проклинала себя за то, что не смогла помочь одинокому, разорившемуся художнику, страдающему аутизмом, и старательно оправдывала себя тем, что не имела достаточно опыта для работы с такими сложными случаями. А когда он совершил суицид, Розмари упорно заставляла себя поверить, что это лишь сон, что это неправда, и этого никогда не было.

Вся ее жизнь пролетела перед ее глазами, как трескучая запись на старом граммофоне. Она видела много, пожалуй даже слишком много для юной девчонки ее возраста. Но ее душа была все равно зеленой, нежной, наивной и невинной душой ребенка, стеснительного, робкого, беззащитного и живого, с горячим, маленьким сердечком, бьющимся часто, словно у   вислоухого, домашнего крольчонка. И сейчас,  при видимом спокойствии, холодности и сдержанности, она действительно негодовала, что у нее отняли столько времени, не объясняя ничего, и задерживая ее здесь, в этом чистом, вылизанном кабинете. Ей хотелось нагрубить и сказать что-то резкое, но она была не из тех истеричек, которые закатывают скандалы по поводу и без повода. И почему она обязана была рассказывать ему о своих предках? Наверняка цепным псам, вроде него, всё было известно лучше ее.

- Да, родители моей мамы иммигрировали в годы Второй мировой из Польши. -проговорила устало, стараясь поймать его взгляд,  и тщетно пытаясь расшифровать, кому и зачем нужно было ломать эту кукольную комедию. Его должность не произвела на молодую леди никакого эффекта. Она уже неоднократно сталкивалась с судмедэкспертизой, и «борзыми ищейками», как она называла про себя сухих и черствых джентльменов вроде него.

Странный пакет был изъят и разобран на песчинки, а цепные псы по-прежнему не унимались, и пытались что-то найти, копаясь в ее родословной и биографии. «Господи, когда же это всё кончится!» - подумала она, и сдержала тяжелый вздох.

- После войны дед работал часовщиком. Бабушка преподавала в начальной школе. Я почти ничего не знаю о том, где они жили до переезда. Моя мама родилась уже здесь. Отец приехал сюда из СССР как раз во время перестройки. Он  работал над какими-то законами высшей математики, и защитив диссертацию, получил возможность выехать зарубеж.  - добавила она неохотно, так как считала, что все эти факты и частности не имеют никакого значения.

Всё происходящее напоминало ей сессию у психоаналитика-супервизора, который помогал ей разбирать запутанные случаи больных, а также осознать свои проблемы и понять смысл хитросплетений судьбы. Разве что теперь нахождение здесь для нее было абсолютно бессмысленным,  не было никакого проку в этой пустой трате времени и навязчивых расспросах.  У наставника, сидя в мягком кресле, она хотя бы могла получить ценный совет, и после порции душевного стриптиза, навеки проститься с болью, ненавистью и печалью. А здесь, находясь во внешне уютном, но безликом кабинете, она не могла найти ни капли опыта, мудрости или пользы. День был окончательно испорчен и потерян, конференция прошла без нее, билеты на самолет были уже просрочены, и их вряд ли можно было сдать в вокзальной кассе. Как всегда в таких случаях, Розмари говорила себе: «Фееричное начало великолепного дня», ведь она почувствовала неладное еще тогда, когда все ее сумки переворошили в аэропорту, исследуя на предмет взрывчатки карманы чемоданчика и содержимое флакона с парфюмом. Она старалась внимательно изучить этого ухоженного господина, находящегося с ней в одной комнате, старательно выискивая в его голосе, чертах лица и безэмоциональном взгляде что-то болезненное и ненатуральное.

Этот господин был не слишком вежлив, как впрочем и все, кто служил в силовых структурах. Для Розмари он был ничем не выделявшейся, похожий как две капли воды на других людей, с которыми Иствуд успела пообщаться при досмотре багажа и в различных однотипных серых кабинетах. Мысли перенеслись на собственный сорванный график.

У Розмари не было возможности даже позвонить и предупредить, что завтра она вряд ли сможет провести ряд запланированных консультаций, и наверняка разразиться скандал, так как клиенты очень не любят, когда про них забывают и исчезают без предупреждения. «Конечно, парочка гневных отзывов в Лигу Терапевтов, 8 неотвеченных звонков, несколько угрожающих смс о смене врача и искреннем неудовольствии. Новые пациенты, конечно, уйдут, а старые останутся, но на последующей консультации буду долго и печально вспоминать о разразившейся мигрени, склонности к экономии времени, и прочем, прочем, прочем.» - подумала она, вспоминая своих больных. «Перебьются. От истерии еще никто не умирал, а при попытках суицида необходима срочная госпитализация. Я тут ничем помочь не могу.» - мысль успокоила ее, и принесла некоторое удовлетворение.

«С конференцией, конечно, уже ничего не поделаешь, но на следующий год у меня будет больше интересного материала, больше трудных случаев, и я смогу довести доклад до ума.» -ей вспомнилась комичная реплика электрика о том случае, когда у нее не выходило включить предохранитель, который отключился после грозы. «Не судьба...!» -тогда развел руками смуглый усач, протяжно вытягивая гласные, всем видом будто показывая, что привести предохранитель в норму не составляет особого труда, и только объекты женского пола не могут этого сделать. «Похоже, и впрямь не судьба.» - Розмари захотелось улыбнуться, но она сдержалась, чтобы не выглядеть глупо.

- Да, отец общается с кем-то из научной сферы, из РФ и Украины. - проговорила она, внимательно рассматривая лицо полковника. - Друзья со школьной скамьи, сокурсники, подвизавшиеся на ниве математики, какие-то там плодовитые ученые нашего времени. Честно говоря, я не знаю, никогда не читала его переписку и не спрашивала его ни о чем. Это его личные дела, я в них не вникаю. - добавила она рассеянно. - В Польшу ездил дедушка раньше, кажется, в 80-ых годах,  чтобы навестить Родину. Я практически ничего не знаю об этом, помню лишь, что он привозил оттуда какие-то вещи, кажется, сувениры. Бабушка их очень берегла.- добавила Розмари сухо. Она смотрела в глаза полковнику с некоторой долей любопытства, ведь ей еще ни разу не приходилось анализировать подобных людей. «С таким анализантом иметь дело в сто крат интереснее, чем с ревнивыми истеричками и закомплексованными молодыми людьми, которые в 25 лет не знают, как завязать шнурки.» - пронеслось у нее в голове, и Иствуд мгновенно представила обаятельного господина у себя в кабинете, на кушетке, рассказывающего ей о своих скрытых страхах и тайных переживаниях.

Как у любого, подающего надежды психоаналитика, у Розмари были амбициозные мечты по поводу своей частной практики. Она часто думала, как было бы здорово проводить сессии с самим Романом Полански или Педро Альмодоваром. Ей грезились прорывы в карьере, слава, признание, новые открытия и достижения... Но в суровой реальности не было ничего, кроме плачущих женщин из кризисного центра, молодых ревнивцев, и впавших в послеродовую депрессию матерей, недавно разревшихсся от бремени.

Розмари обратила внимание на стол господина, за которым он сейчас восседал. Взгляд упал на какие-то канцелярские принадлежности, ручки и бумаги. Автоматическая гелевая ручка почему-то ассоциировалась в ее сознании сейчас с фаллическим символом, полковником, проводившим допрос, и его тайными фантазиями. Она посмотрела со скрытой надеждой, нет ли на авторучке следов зубов, насколько она исписана, и как часто используется. В голове промелькнула мысль, оправдывающая мужчину, и она вспомнила известную цитату Фройда: «Иногда сигара - это просто сигара».

Ей понравилась ремарка усталого господина о ее профессии, квалификации и коэффициенте ума. Всегда приятно слышать лесть от мужчины, а тем более от мужчины, носящего погоны. Прежде она считала, что похожие на него господа не уважают профессию врача и святость врачебного долга. На минуту она задумалась сама, как оказался этот пакет у нее в чемоданчике, а потом прогнала негативные мысли. Все-таки, розыскные и следственные органы на то и созданы, чтобы заниматься преступлениями, террором и оружием. А высчитать, кто именно из пациентов воспользовался ее доверчивостью,  и был ли это ее пациент вообще, теперь для  нее не представлялось возможным.

Она с некоторой грустью про себя заметила, что похоже, у нее начинало развиваться некоторое подобие Стокгольмского синдрома.  Вся эта странная ахинея, происходившая с ней, начинала ей нравиться. Тем более, мужчина был хорош собой, сдержан и довольно мил. Все-таки, досмотр в аэропорту, проводимый грубой смуглой сотрудницей охраны, был куда менее приятен.

Розмари очертила его взглядом, оценила все достоинства фигуры, подметила все недостатки, склонности и красоту тела, а затем представила полковника обнаженным. Она бросила взгляд на его руки. Мужские руки вызывали в Розмари духовный трепет, словно она была Микеланджело Буонарроти, Леонардо да Винчи, или по меньшей мере, современным неаполитанским художником. Розмари в который раз в своей жизни пожалела, что не стала арт-терапевтом.  Всё-таки, творить на бумаге, помогая пациенту выплеснуть накопившиеся чувства и эмоции, создавая что-то новое и неповторимое, гораздо интереснее, чем проводить годы за кушеткой, пытаясь прорваться через немую стену психологических защит подопечного. Потом она подумала о боди-арте,  который тоже был известен в узких кругах, как вид  целительной терапии. «Хм, создавать картины на мужском теле наверное труднее, чем на женском.» - подумала Иствуд. «А всё-таки, хорошо, что он не мой пациент. Согласно кодексу Лиги, любой врач не может вступать в физический контакт со своим пациентом, не говоря уже каких-либо любовных интрижках. Подобное поведение грозило бы потерей лицензии и потерей квалификации. А так, кто знает, может быть я встречу его вновь.» -она  пробежала оценивающим взглядом по его торсу, шее, рукам, и опустившись ниже, подумала  о том, что ей точно нечего бояться. Ее семья не провозила контрабанду, она не торговала наркотиками, никто из ее родственников не был судим и не привлекался ни по одному уголовному делу. А за превышение скорости и проблемы с соседями еще никого пока не сажали, тем более от уплаты штрафов она никогда не уклонялась.

- Ко мне приходят на прием разные люди, и все они одинаково нуждаются в помощи. Я часто покидаю страну,  посещаю разные города... Из чемоданчика достаю только одежду, которую нужно постирать, и скоропортящиеся продукты. Остальные вещи, вроде влажных салфеток, мыла и прочего, я не проверяю, и не разбираю, чтобы не собирать сумку вскоре вновь. Тем более, что у меня есть специальный набор вещей, которыми я пользуюсь в дороге, и те, которыми я пользуюсь дома. Странно, что подобные незамысловатые ситуации я вынуждена объяснять по нескольку раз. - она посмотрела на Гарри и вспомнила метод психоанализа, когда  врач задает анализанту ряд похожих вопросов, стараясь поймать его на лжи и высвободить подсознательное.

- Позвольте... Это начинает переходить все границы... - начала Иствуд, и густо покраснев, разразилась пламенной речью. - Нет, это просто невыносимо! Сначала меня задерживают на границе без объяснения причин, разбирают мой багаж на микроны, переворачивают все мои вещи верх дном, и таскают по странным кабинетам, задавая одни и те же беспочвенные вопросы... Вы вообще своё и моё время цените? Вы и Ваши коллеги сорвали мою поездку, не предоставили мне никакой возможности предупредить моих клиентов, отобрали мои вещи и распотрошили  мой багаж. А теперь Вы несете эту необоснованную чушь и предъявляете мне лживые обвинения, которым грош цена. Или у Вас  правая рука не видит что делает левая? Вы и Ваши коллеги виновны в том, что в моем багаже оказался этот сверток. Если бы Ваши службы работали должным образом, подсунуть честному человеку взрывчатку было бы проблемой. Вы вообще соображаете, о чем говорите? Думаете мне делать больше нечего, как перевозить взрывоопасные вещества через границу? Знаете, я достаточно зарабатываю и мне вполне хватает на хлеб с маслом, чтобы не соваться  в какие-то авантюры. - выдохнула она, и добавила немного погодя. - А может быть, у Вас с раскрываемостью проблема? Знаете, я, конечно, не розыскная служба и не сыщик, но мне вполне хватает мозгов, чтобы понять, что у женщины, родившейся и всю жизнь прожившей в этой стране, сделавшей карьеру и посвятившей свою жизнь спасению больных, вряд ли есть нужда заниматься террором. - проговорила она с негодованием, и продолжила,- А за моральный ущерб, который вы мне причинили, отнятое время и убытки, Вы ответите согласно букве закона. - Розмари закончила, исчерпав свой гнев, и вылив на собеседника все, что у нее накопилось.

Иствуд итак приходилось слишком часто сдерживаться. Сдерживаться на работе, выслушивая однообразные рыдания, стенания, покаяния, признания, и жалобы клиентов, сдерживаться в кабинете супервизора, который всегда находил ошибки и неточности в ее работе, сдерживаться дома, чтобы не вылить всю злость и гнев на близких и родных, и не выносить сор из избы. Всю жизнь она была вынуждена делать не так, как хочется, а как было нужно делать, чтобы достигнуть результата. На работе она берегла здоровье пациентов, дома берегла семейный очаг и уют, в кабинете наставника берегла надежный союз взаимопомощи и поддержки. Но здесь уже можно было не сдерживаться. Никто не церемонился с ней, не спрашивал, есть ли у нее время, желает она с ними разговаривать или нет,  и никто не отвечал на ее вопросы. Розмари была из тех людей, кто мог терпеть очень долго, перенося все неприятные ситуации, а потом взрывался так, словно снаряд бомбы.  Всё, происходившее с ней, ее положительно раздражало, но она  умела держать власть над эмоциями, и выпускала их только тогда, когда нужно. Нервотрепка продолжалась уже продолжительное время, и Иствуд не выдержала.

-Знаете, я думала, мы живем в демократичной стране. - проговорила она тихо, словно разговаривала сама с собой. Ее щеки уже не алели, она успокоилась, и к ней вновь вернулась ее привычная  бледность и холодность.

Отредактировано Розмари Иствуд (2014-07-29 00:14:51)

Розмари вспомнились слова Карнеги:"Если не можешь изменить ситуацию, измени отношение к ней." Выпустив отрицательные эмоции, и выговорившись, Иствуд почувствовала, словно всё раздражение, которое накопилось в ней после работы, схлынуло, подобно морской волне, забрав с собой всё дурное. Она твердо верила в свою невиновность, в букву закона, а так же в то, что ситуация неприменно развяжется, рассосется, тайное станет явным и правда восторжествует. Сейчас или через месяц - уже не важно. Она откинулась на спинку стула, и сухо ответила, смотря мужчине прямо в глаза

- На работе, где же еще. В тот день я была в кризисном женском центре и продила консультации. Все визиты моих клиентов записаны. Правда, не все пожелали представиться, некоторые женщины  захотели скрыть свое имя и пришли проконсультироваться анонимно. Такое часто бывает, особенно в частной практике. Но, думаю кризисный центр предоставит Вам все явки и пароли, если Вы захотите. - закончила она устало и подумала, что разговор с умным мужчиной всегда пойдет на пользу любой женщине. Этот мужчина был действительно притягательным, - умудренный жизненным опытом, обаятельный, сильный, знающий все о политике и различных структурах страны, а также, возможно о частной жизни любого человека,  он был действительно очень интересным собеседником. Конечно, врядли такой разговор можно было назвать беседой, ведь он только задавал вопросы, а она на них отвечала. Но в самом психоанализе то же было что-то похожее. Психоаналитик должен быть зеркалом, отражателем для своих клиентов, помогая им разобраться в себе, и не давая при этом советов и подсказок, а так же не сообщая никакой информации о себе. Идеальный врач  - такой, который поможет клиенту проникнуть вглубь своих проблем, при этом не примешивая личные чувства, эмоции и отношение к пациенту. Именно поэтому в психоанализе запрещен любой физический контакт с клиентом, между стулом или кушеткой анализанта всегда  должно быть некоторое расстояние, а врач не должен рассказывать  клиенту никаких фактов из личной жизни, предовращая тем самым попытку клиента внести в терапию сумбурность и хаос. Кабинет психолога, психоаналитика, или психотерапевта - это святая святых, куда нельзя было приносить отрицательные эмоции, иначе терапия превращалась в обоюдоострый меч, вредя аналитику и анализанту. В  ее допросе тоже было что-то похожее, она могла поразмыслить над своим положением, над судьбами мира сего, покапаться в себе, а также освободиться от лишних негативных эмоций, очистив душевные "чакры". Оппонент невольно приковывал ее внимание, и она подумала, что никогда не встречала таких людей прежде, холодных, сильных, жестких, словно кремень. Как много эмоций скрывается в их душе,  до чего же они обаятельны своей неброской, но могущественой натурой. Его сильные руки и плечи, холодный,  полный безразличия взгляд, проницательные, полные мудрости и спокойствия глаза, невольно притягивали взор. Он был действительно необычен, таких мужчин не встретишь в супермаркете, не увидишь в модном боевике, не пригласишь в кафе на чашечку кофе. Розмари расслабилась, и смотрела на мужчину абсолютно безучастно, словно он и вовсе не интересовал ее, хотя в ее голове были совсем другие мысли. "Как немного на нашей планете таких людей, людей без страха и упрека,  людей, не боящихся ответственности и готовых отвечать за судьбы тысяч, а возможно и миллионов человек. Они словно выкованны из стали, и заключены в оболочку из платины, но какова у них душа? Что у них твориться внутри? И как они стали такими, беспристрастными, непоколебимыми, готовыми выполнить любое задание, и спасти свою страну,  рисковать, ради преданности государству, за что, возможно, заплатят слишкком мало,  а агент может пожертвовать своей жизнью и уже никогда не увидеть Родины?" Розмари смотрела внимательно на мужчину, и ей подумалось, что она испытывает к нему что-то, немножко похожее на восхищение. Восхищения его волей, характером, его телом и его профессией. Его смуглое, покрытое плотным загаром лицо было обычно, как у многих, многих мужчин, но в нем таилась какая-то сила, величие и страсть. Ей захотелось потрогать его плечи, его руки и шею, и от этого странного желания она невольно смутилась,  отведя взгляд. Чтобы вновь не вызывать в себе прилив странных, непонятных ей чувств, она поправила  свой рукав,  и сплела пальцы рук, словно в голове у нее даже не было намека на подобные мысли.

- Да... - сухо ответила она. - Среди моих пациентов часто встречаются маргиналы, люди, страдающие от комплексов неполноценности, не сумевшие реализовать себя в сфере политики, и мечтающие заполучить власть над людьми. Встречаются и клиенты, внушившие себе манию превосходства, и стремящиеся во что бы то ни стало добиться подчинения их фантазиям. Они не согласны соблюдать правила проведения сессий,  и часто сбегают после нескольких консультаций,  придумывая себе стимул, чтобы заодно и отомстить психоаналитику, который не согласился подкармливать их комплексы и наивно пытался вытянуть их из пут болезни на свет Божий. Такой тип людей заметен сразу. Замкнутость, нежелание отвечать на вопросы врача, склонность к необоснованным приступам агрессии, маниакальной паранойе. Они приходят на консультации не для того, чтобы попытаться решить свои проблемы, часто меняют время сессий, переносят или отменяют их, не уважают врача и его методы лечения, стараются втянуть в процесс лечения других, чтобы столкнуть лбом интересы психоаналитика и непричастных к консультированию людей.  На первой же сессии они отказываются расположится на кушетке, желают непременно видеть врача перед собой, поэтому предпочитают сидеть на стуле, на небольшом расстоянии, боятся смотреть в глаза,  избегают разговоров о детстве и болезненных воспоминаниях, рассказывая лишь о несущественной чепухе.  Они плохо осознают мотивы своего поведения,  внутренний диалог у них развит слабо и в болезненной форме, а при склонности к аутизму он и вообще отсутствует. Видимо, в глубине души им все-таки хочется излечится, но стимул столь слаб, а путь лечения столь тяжек и тернист, что им легче попытаться спровоцировать врача, вызвать в нем ответную агрессию, либо попросту прекратить лечение.  - проговорила Розмари и смутилась, так как не была твердо уверенна, насколько верны ее догадки психологического портрета будущего террориста. Психология терроризма была совсем молодой и неизученной областью, Розмари ее не касалась и гораздо больше интересовалась маскотерапией, арт-терапией, и случаями излечения, диагностики и терапии аутизма, нежели психологией закоренелых преступников. Ей не хотелось вводить полковника в заблуждение своими догадками, которые могли не оправдаться, поэтому она не стала проводить поверхностный анализ людей, решившихся на подобное, тем более, она не знала ни одного случая из своей практики, когда параноидный клиент оказывался террористом, или человеком, уже не единожды запачкавшим руки в крови.

- Я понимаю, Вы говорите о террористических группировках, а не об исполнителях, или тех, кому вдруг захотелось реализовать подобное. - сказала Розмари неохотно. - Не хотелось бы Вас огорчать, но я не имею никаких связей с Аль-Каидой, Хамасом и иже с ними. К слову, они больше заинтересованы в террористках-смертницах, чтобы теракт случился наверняка, а не в перевозчике, которого в любой момент могут обнаружить, и их операция по  взрыву жилого района или самолета в любой момент сорвется. Все-таки, подобные вещи стоит не малых денег, стоит ли так рисковать, швыряясь взрывчаткой и подсовывая ее первому встречному? - Розмари горько усмехнулось, неприятное чувство того, что она никак не может доказать свою непричастность, пожирало ее душу.

- На изготовление взрывчатого вещества, его маскировку под съедобный продукт, выслеживание жертвы, тайное подсовывание его в багаж уйдет масса усилий, времени и денег, и самое неприятное для них, что план не подействует наверняка.  Стоит ли так рисковать? Неужели Вы действительно думаете,  что настоящие террористы будут так ошибаться? Мне кажется, мы имеем дело не с людьми, стремящимися что-то изменить в политической карте мира и проплаченными рядом европейских стран,  а всего лишь с их исполнителями, теми, кто случайно попал в оборот, и захотел почувствовать силу оружия массового уничтожения. - на этот раз Иствуд была уверена в своей догадке. Ведь она нигде не оставляла свой багаж,  ей не приходилось видеть подозрительных лиц в отеле,  она пользовалась услугами знакомого таксиста, и никого, находящегося рядом с ней, не могла подозревать в совершении злоумышленного подлога. И почему именно ее? Почему именно она должна была провезти взрывчатку, а не мальчик в сером в пальто, не человек, ехавший эконом-классом, не семья, собирающаяся на отдых? Это казалось Розмари в высшей степени нелогичным, тем более, что о ее планах и поездках она никому не докладывалась, не отчитывалась и не сообщала о своих дальнейших действиях. Знать об отмене сессий могли только пациенты, поэтому подозрение пало на них.

Розмари бросило в жар, щеки ее покраснели, ей стало дурно. Она никогда не встречалась со столь жесткими мужчинами. Чувствуя, что теряет сознание, не то от испуга, не то от жары, Розмари расстегнула кофточку, и пробормотала: - Включите кондиционер. Здесь очень душно. -  неловко расстегнув пуговицы, она случайно обнажила свои аппетитные, пышные формы. Белая кожа, округлость плеч, тяжело вздымающая грудь внезапно открылись взору полковника. - Это невыносимо... Вы.. вы... вы не верите ни одному  моему слову, а мне больше нечего сказать.  - проговорила она с трудом, чувствуя, что у нее закатываются зрачки. В голове все смешалась, в горле пересохло, перед глазами словно видеоряд, шли непонятные картинки. Сбитый самолет, она на передовой,  жар пулемета. Где-то за спиной раненые, и он, полковник ГРО, почему-то, голый.  Сломанная ручка, порванные листы бумаги, кислый запах крови, невнятный шепот полевой медсестры. Картинки в голове был похожи на сумбурную ахинею, жар пулемета обжигал. Внезапно действие переменилось. Она оказалась в Секторе Газы, в подземных туннелях, откуда вот-вот должны были запустить ракету. Ей хотелось закричать, но люди в масках говорили ей, что это она, она виновата во всем. И здесь, в этом темном туннеле, в конце, у самого входа, появился полковник, Гарри Диммитт. И он вновь был голым.

«Что за бред. Ахинея какая-то. Ничего не понимаю. Господи, как -же душно!» -бормотала она, расстегивая следующую пуговицу на обтягивающей ее красивую грудь и осиную талию, кофточке. Кровь пульсировала на висках, приливала к лицу, сонная артерия на шее отстукивала ритм маленького заячьего сердечка. «Когда-же это кончится» -пронеслось в голове. Картинка сменилась вновь. Перед глазами оказался просторный зал, удобные стулья и столы, бутылки с холодной газировкой, какие-то незнакомые люди. Она выступала с докладом. Все внимательно слушали ее. Кто-то критиковал, кто-то добавлял что-то, кто-то советовал. Внезапно она покраснела, и осознала, что читает доклад не одна, а с кем-то, и этот кто-то, бы никто иной, а полковник ГРО... голый... «Как же душно!» - бормотала она, и ее маленькие, обнаженные плечики подрагивали, словно в лихорадке.  Она перестала чувствовать стул, и свалилась на пол. Темные, тяжелые локоны разметались по полу, подобно короне. Обнаженная грудь, горло, гортань, не выдавали никаких признаков дыхания. Она обмерла, лежа бледная, как смерть, неподвижная, и божественно красивая. Красивая мертвенной, неживой красотой, холодной, словно выпавший снег, и бессовестно прекрасной.

Отредактировано Розмари Иствуд (2014-07-31 15:10:53)

Розмари пришла в себя в одноместной палате. У нее сильно ломила шея, как раз в том месте, где она несколько лет назад сделала татуировку на арабском. Когда-то Иствуд мечтала стать лингвистом-арабисткой, и очень интересовалась Востоком, культурой и традициями, а также арабским языком. Но тем не менее, медицина увлекла ее сильнее, а татуировка осталась, как память о былом хобби. Иногда она ходила "обновлять" татуировку, чтобы она не блекла, и смотрелась как новенькая. Конечно, Розмари даже и не догадывалась, что кто-то может посчитать ее романтичную надпись на шее за провокационный символ. Еще более усугубляло ситуацию то, что чуть было не упав в кабинете у Гарри, она выронила четки с мусульманской символикой, которые купила в ювелирном магазине, и носила с собой, как талисман. В Бога Розмари не верила, как все психоаналитики, она была глубокой атеисткой. Но будучи страстным коллекционером, она обожала собирать различные религиозные символы, протестантские крестики, звезды Соломона, исламскую символику. Понять странное ее увлечение могли только друзья и родные, поэтому она никому об этом не рассказывала. Придя в себя, она сунула руку в карман плотной юбки, и не обнаружила там четок.

- Доктор, - позвала она задумчиво. - Я что-то выронила в том кабинете..
На полу кабинета, откуда вынесли Розмари, лежала Субха, связка перламутровых бусин, с тремя колечками, серебряной звездой и полумесяцем, украшенной бриллиантами, и кистью бахромы. Крупный натуральный камень замыкал четки, и к нему крепилось третье, замыкающее колечко с дорогими, редкими камнями изумительной огранки, от которого, одной бусиной ниже, располагался символ исламской веры. Религиозной силы эти четки не имели, по крайней мере для Розмари, которая приобрела их в ювелирном салоне. - Как же у меня болит голова... -пробормотала она невнятно. - Можно воды? Я неважно себя чувствую. -прошептала она.

Отредактировано Розмари Иствуд (2014-07-31 20:22:33)